Константин Арнольдович, вы известны не только как художник, известный своими проектами, участвовавший в деятельности группы «Синие Носы», но и как педагог. Вы преподавали в Архитектурной академии большую часть жизни, и вдруг вас уволили. Что произошло? И что происходит сейчас в Архитектурной академии?
Что там в Академии — вопрос слишком общий... Что касается меня, то происходило все так. В мае этого года на заседании кафедры заведующий этой кафедрой нам объявил, что в Академии проходит так называемая оптимизация, — вот такое хорошо забытое старое словечко откуда-то выкопали... Я так понимаю, что оптимизация Академии является следствием оптимизации высшего образования в стране, и вот якобы эта оптимизация должна улучшить и все образование, и Академию в частности. Очистить от балласта, лишних людей и вообще всего лишнего. Должна быть осуществлена эта оптимизация просто — путем сокращения штата сотрудников профессорско-преподавательского состава. То есть нужно просто подтесниться.
Мне показалось такое решение довольно циничным. Часть уволим, тем самым сэкономим средства, зато оставшиеся будет получать больше, будут процветать и вообще жить станет лучше, жить станет веселее. Цинизм этого очевиден, так вообще-то не делается. Причем все это было сделано, как бы сказать, негласно, без каких-то публичных обсуждений. Нас просто поставили перед фактом.
Короче, коллеги напряглись и задумались как быть дальше. А как быть? Ну хорошо, есть на кафедре пара-тройка практикующих архитекторов, они будут заниматься своим делом. А есть профессиональные педагоги, например, профессиональный учитель рисования. Как ему быть? Сложность положения очевидна.
Я всю жизнь, если быть точным — 34 года преподавал рисунок и вообще изобразительные дисциплины. В том числе живопись и академическую скульптуру. То есть я всегда старался компенсировать какие-то свои пробелы, старался освоить что-то новое. Например, лет двадцать назад надо проводить акварельную практику с выездом в Псков и в Новгород — пришлось соответствовать. Когда меня поставили вести занятия по скульптуре — я лет двадцать преподавал академическую скульптуру... Речь о том, что кто-то старался, а кто-то считал, что ему, скульптору, противопоказана акварель. А графику — скульптура... И вдруг так получилось что стоило стать инвалидом, как ты оказываешься совершенно неэффективным — со всеми твоими знаниями и умениями.
Так или иначе, я ушел летом в отпуск, и мне сказали, что со мной не будут продлевать контракт. Хуже всего, что никто даже не счел нужным со мной об этом поговорить. Все это было сделано в лучших традициях — ознакомьтесь с приказом и распишитесь в получение на руки трудовой книжки. «Могу идти?» — спрашиваю. «Идите!» «А куда?» «А куда хотите!» Я и пошел.
Конечно, в любой ситуации можно найти приятные аспекты. Ну какому художнику не хочется чувствовать себя свободным? Эмоционально можно найти приятные аспекты в новом бытии, но, вообще-то говоря, надо думать и о зарабатывании денег. Хотя эти полставки смешно сказать сколько составляли.
Что, эта оптимизация и в самом деле приведет к процветанию вуза?
Я даже и не знаю, как они там в Академии сейчас процветают. Будто это я мешал им процветать до этого... Хотелось бы видеть там какую-то жизнь, живинку, профессиональное бурление. Но я что-то ничего пока не вижу. Никакого прогресса — если не считать какой-то ремонт и наведение внешнего блеска. Но это, по-моему, текущий момент. Как говорится, все остались при своих. Сам за себя я не очень беспокоюсь, но мне за товарищей немножко беспокойно, за людей из нашей сферы, из области искусства и профессиональных архитекторов.
Кроме преподавания изобразительных дисциплин в Академии вы же всегда занимались с молодыми художникам, в качестве куратора делали молодежные выставки в начале
Я начал общаться и работать с молодыми художниками в начале
Кто из художников участвовал в тех выставках?
Это те, кто сегодня очень активно работают: Сергей Беспамятных, Константин Еременко, Филипп Крикунов, Маяна Насыбулова, Иван Дыркин... Вот это тот круг с которым я общался тогда. Плюс художники немного старшего поколения — группа «Космонавты» Лещенко и Курченко, например, покойный Максим Зонов.
Но какая-то образовательная деятельность все равно ведь велась?
Благодаря уже упоминавшемуся городскому общественному фонду Юрия Кондратюка, деятельность, связанная с современным искусством велась: проходили выставки, проходили так называемые «малые четверги», «большие четверги», но все это было по 2005 год примерно, а потом прекратило существование. Затем открылся Сибирский центр современного искусства — и какая-то образовательная деятельность и под этой эгидой была: лекции Анатолия Осмоловского, например, Олега Кулика. Только распробовали, только, казалось, что-то начало происходить — но тут, сожалению, центр закрылся, и опять нет никой институции, занимающейся современным искусством.
К сожалению, мы видим, что в Новосибирске современное искусство оказалось не нужно людям у власти. В отличии, заметим, Екатеринбурга, Красноярска и даже Томска, где соответствующие институции в разное время открылись и успешно работают... А по поводу отсутствия такой институции в Новосибирске — мне кажется, что самым лучшим высказыванием про эту «дыру» на территории современного искусства был ваш проект галереи White Cube. Это был сигнал неблагополучия и большая наглость — поставить во дворе мотоциклетный гараж, назвать его центром современного искусства и проводить выставки. Мессидж, обращенный и к художественному сообществу и к власти, и вообще к городу...
Да, в 2008 году открылся первый новосибирский центр современного искусства White Cube, а попросту — «Гараж», или «Гараж на ЗИЛе». Вообще говоря, автор проекта — венский художник Лукас Пуш, а я — соавтор, куратор проходивших там выставок. В самом деле, была проблема недопонимания. Никто не обрадовался, что возник в наших палестинах художник, имеющий свой взгляд на вещи, который рассмотрел в образе этого гаража, как в символе советской приватной архитектуры, частного строительства, образ передвижной выставочной площадки, передвижной галереи. Вдохновляясь, кстати сказать, идеей передвижничества, идеей русских-художников передвижников. Конечно, другими источниками вдохновения были Поль Гоген, отправившийся на Таити, Эмиль Нольде, проехавший сто лет назад по Транссибу тоже к теплым морям, Давид Бурлюк, также проехавший в те же примерно годы через Сибирь по пути в Америку... В общем, появился такой человек с таким проектом — а кого, кроме меня, это обрадовало?
Мы обращались в разные инстанции, но все только отнекивались... В результате мы поставили его во дворе моего дома по частному разрешению старшей по дому, среди других гаражей, которые тогда еще не были снесены.... Площадку мы с Лукасом сами расчищали, навели порядок, сделали симпатичную лужайку — и на выставки приходило много хороших, интеллигентных людей... В общем, оказалось, что такие инициативы нужны только узкому кругу, а большинству творчество и свобода не нужны. Более того, такие проекты вызывали очень агрессивную реакцию со стороны власти и общества. Власть предержащие считали, что художник должен только рисовать картинки, и не дай бог в картинке можно усмотреть какую-то крамолу...


Это при том, что после вашего путешествия по Алтаю с этим гаражом на Красноярской биеннале ваш проект был признан лучшим в паблик-арт проектом... А когда, напомню эти не столь давние события, после открытия Сибирского центра современного искусства White Cube поставили перед этим зданием СЦСИ на Вокзальной магистрали, он простоял буквально три дня — при участии милиции его увезли, и добиться правды тогда от чиновников так и не удалось... Лишь через год была создана вторая версия гаража, с которой Лукас Пуш отправился в Европу, на арт-ярмарку в Кельн, а потом дальше... Я его последний раз видел в Риге прошлым летом...
Эта история, этот кейс вообще достоин диссертации — как раз про то, как современное искусства существует в нашей реальности... Почему-то оказалось, что стольким людям искусство мешает... Ничего не мешает: ни преступность, ни экономическая ситуация, ни чиновники... А искусство мешает!
Почему же все так изменилось за эти три пятилетки? 15 лет назад были надежды, был оптимизм, что современное искусство (как и многое другое) сможет прижиться в нашей стране. Оказалось, что никак не приживается! Наоборот, вызывает реакцию отторжения. То пикет, то погром, то запрет концерта... И художник у нас — личность подозрительная... Шпион какой-то...
Агент... Мне кажется, что причин несколько. Во-первых, страна у нас большая, инертная, и меняется в ней все очень долго, медленно. Много времени требуется на то, чтобы пустили корни какие-то новые идеи. А вторая причина, думаю, в том, что власть предержащим (в широком смысле слова) не выгодно, чтобы население было образованным и самостоятельным. Свободомыслящим. Искусство учит же самостоятельности мышления, свободе мышления — а зачем власти это? Представьте себе, что все будут «свободничать» и «умничать». Свобода, увы, ассоциируется у власти с беспределом, с какими-то беспорядками, с разрушением, с обманом, с произволом. Не с созиданием, не со свободным мышлением и свободным дыханием, не с творчеством. Конечно, все упирается в экономику — с отсутствием настоящей экономической свободы, с массой запретов и ограничений. И в таких условиях любая творческая инициатива воспринимается негативно, как пустая блажь..
Или с подозрением, как крамола...
Чем человек необразованнее, тем подозрительнее. И мне, прожившему и проработавшему всю жизнь среди людей свободных, занимаясь свободным искусством, это дико.
Изменится ли когда-нибудь, Константин Арнольдович, в нашем отечестве, доживем ли мы до торжества свободы и искусства — при нашем далеко не юном возрасте?
Мне кажется, что мы и так уже до многого дожили. Мы можем свободно говорить, свободно обсуждать самые разные вещи и даже публиковать свои мнения. Не говоря о том что можем читать и смотреть самое разное искусство, и самое разное искусство можем создавать. Есть интернет, есть социальные сети, есть пространство свободы. А если кто-то с подозрением смотрит на свободомыслящего человека, на свободного художника — что ж. Я надеюсь, что с развитием образования и просвещения эта подозрительность уйдет. Так что повода для уныния и тем более отчаяния я не вижу.


